Страница телеграм канала aint your pleasure

1. Exotic Siren Song с Dirty & Divine. Следите, как Каллахан разом издевается над Тимом Бакли, юношеской романтикой побега и всеведением изрядно, как им кажется, поевших дерьма граждан Once I was sailor on a whaler on the ocean I left this cold climate just to feel some forward climate I was sixteen, I knew nothing, but I was learning pretty fast In the Orient I jumped ship, living by my wits at last I gambled my last wages in a bamboo opium den Lost my cherry to a kohl-eyed blur, in a minute I was spent Hopped a freighter to Sri Lanka with a cache of rusty guns Got the money, but they got funny — hit the mainland on the run I rode for seven weeks on horseback to Arabian desert shores Then I swapped that knackered rag for drugs and treatment for my sores I damned my soul in desperation — stole my hosts new car to use Drove up to the Lebanon and sold the diplomats their booze Paid over the odds for a stowaway ticket from the Mediterranean coast And I swam to Greece with the captains niece with one days food at most And there we had our final argument, I was all in the wrong I know But a hothead boils off intelligence and lovergirl had to go I got oven train, upright overnight, till I got to Switzerland Hitched a ride with a future suicide out selling Krugerrands His hand on my knee, I decided to leave, well we were in Amsterdam Did the washing in a Chinese kitchen to earn my way back to my land Im telling you this cause Ive been around and now I know the ropes Ive burnt my hands in foreign lands, learnt while spurning all my hops Dont be lured by exotic siren song and tell your girlfriend too: Its too late to undo the damage, nothing now is really new

Несмотря на всю неприязнь Каллахана к року (кроме краута: по одному из хитов Can группу он и назвал), свою клочковатую музыка Moonshake писали как раз с упором на песни. Да, Саксофон Дикэти имитировал гудки машин, визг трамвайных штанг, скрип и хлопанье дверей. Да, бас Френетта (а за ним — Мэтта Брюэра) придерживал эту катавасию, не пропадая ни на секунду. Да, Мэг Морлэнд учился стучать как раз по партиям Яки Либецайта из Can, но старался вносить в игру чуть большее количество сбивок: так, чтобы ударные лишь подчеркивали остальные партии, при этом находясь где-то вдалеке от остального звука. Но все это обрамляло забористые, ясные и складные тексты, в которых должное внимание уделяется каждому слогу. Да так, что на их примере хоть сторителлингу журналистов учи. Когда Каллахан писал, то словно рисовал карту Лондона и прилежащих территорий: при этом этот Лондон не был потусторонним городом, куда хотелось сбежать. И пусть это был город мрачный, который немедленно хотелось покинуть (к чему стремились его герои и что сделал он сам), но это был Лондон не без приколов. Дэйв называл свой поэтический метод «город-как-любовник»: он постоянно играл с Лондоном в кто кого, проверял, властен ли город над ним, или все же он властен над городом в знании всех его закоулков и персонажей, постоянно восхищался местом, что не сильно любил, но которое давало ему постоянную пищу для размышлений. Кстати, как обложки Moonshake предельно детализированы, но разрознены в самодостаточности своих деталей, так и я люблю пускать всю их дискографию на шаффле. Точечно их музыка дает эффект даже несколько превосходящий поальбомную прокрутку. Далее — небольшой личный топ их песен, но именно что личный: возможно, вы прикипите как раз к другим трекам. 5. Blister с Secondhand Clothes. Ее писала Фидлер, но это был один из тех случаев, когда она перехватила слово совершенно не зря. Самая нежная, безболезненная и при этом увертливая песня о менструации и ожидания покоя. Следите за басслайном 4. Sweetheart с Eva Luna. Высшая точка желания посмотреть, на что «город-как-любовник» способен. Следите за двумя вещами — грязными разговорчиками, которые Фидлер шепчет в лондонское ухо, и сэмплом из «The Garden of Earthly Delights», нетленной классики The United States of America, первопроходцев электроники в психоделическом роке 3. Two Trains с Big Good Angel, потрясающего миньона, который то и дело пропускают. Сага пригородных поездов, вокзального нетерпения и предвкушения позволенного каждому приключения по оставлению загаженного воздуха за своей спиной. Следите за попыткой сыграть джангл на живых инструментах 2. Just a Working Girl с Sound Your Eyes Can Follow. Эту песню Каллахан начал писать страшно пьяным, вернувшись домой из паба и закрывшись в ванной от соседей по квартире. Изначально оболочка этого посвящения работе его знакомых проституток, такой же рутинной, как и любая другая занятость, должна была звучать совсем иначе — но поутру Дэйв обнаружил, что почти все наметки на сэмплере, что он прихватил с собой, сбились, и пришлось начинать заново, помня лишь заготовленный текст и ритмическую сетку. Следите, как мартовски-кошачий вокал ПиДжей Харви здесь идет враздрыг со скачущей гитарой и ворохом сторонних звучков

Если б мне нужно было написать «Полуденные сети и быстро движущиеся вещи» не про стоп-рок в целом, а про одну конкретную группу из его плеяды, то безо всяких сомнений я бы выбрал Moonshake. Вовсе не потому, что эту группа воплощала все стремления той сцены (что было бы сложным делом даже чисто физически), но как раз из-за чисто личного восхищения их постоянно менявшимся звуком. Изначально Moonshake играли нечто вроде живого ускоренного даба, будучи так же щедры на всякие финтифлюшки и украшательства, как то было в дабе оригинально-студийном. Свою первую ипишку First они отнесли на Creation Records — но те сильно забивали на продвижение записи и вообще были к музыкантам не слишком внимательны. Так, фронтмен группы Дэвид Каллахан специально просил не делать промофотку группы в ч/б, что глава Creation Алан Макги просто проигнорировал. Так что группа с ним распрощалась достаточно резко и ушла записывать демо Secondhand Clothes — его подхватил Too Pure, один из саблейблов группы Beggars Banquet. Пол Кокс, сооснователь Too Pure, следил за группой с их первого концерта («полного провала», если верить словам Каллахана), но еще до того издал диск Now Thats Disgusting Music — сборник живого материала артистов из группировки Camden Lurch. К которой Moonshake себя и относили, подтянувшись туда чуть позже. И хоть возникший позднее их первых опусов рейнольдсовский термин «пост-рок» Каллахан и ко откровенно не любили (потому что не считали, что имеют отношение к рок-музыке и не понимали, что именно в ней они там преодолевают), из всей британской стоп-роковой волны как раз Moonshake первого состава рокерили больше всех. Гитаристка/вокалистка группы Маргарет Фидлер могла прервать гиг, если что-то по ее мнению шло не так, и наорать на не слушавшего ее звукача, плюс шумели они действительно куда громче, чем большинство их коллег по сцене. Тот же Макги уходил с их первых концертов, потому что Moonshake «напоминали ему дет-метал» (это, на минуточку, говорил человек, издавший MBVшный Loveless, кем-то там признанный одним из самых громких альбомов десятилетия). Консенсус таков, что их главной работой считается дебютный альбом Eva Luna — восхитительная зарисовка Лондиниума и его обитателей, сконструированная из моторического баса, сэмплов всякой всячины, игравших в рассинхроне друг с другом гитар и двух вокалов, каллахановского отчаянно-певческого и полушепчущего фидлеровского. Действительно замечательная пластинка — но не реализовавшая то, что Каллахан так упорно хотел делать: коллажистского характера музыку, привязанную к месту лишь тематически. После ухода Фидлер и басиста Джона Френетта, покинувших группу из-за творческих разногласий второго и буйного характера первой (они сколотили не менее примечательный бэнд Laika), Каллахан нашел замену и той, и другому, а еще затащил к себе саксофониста Рэя Дикети и наконец-то дал своему воображению полный ход. The Sound Your Eyes Can Follow, второй альбом Moonshake от 94 года, стал не менее интересным образцом стоп-рока: фактически от рок-музыки там остался только инструментарий, все остальное напоминало скомканную, но не зажатую импровизацию. «Trout Mask Replica без блюза и выебонов» — так характеризовал запись сам Дэвид. Третья пластинка коллектива, вышедшая в 96-м Dirty & Divine, вообще обернулась электро-джазом: но не думайте, что она чем-то похожа на бессвязные работы от чилаут-ремесленников тех времен. Кэллахан и Дикэтти с помощью почти одних лишь сакса и сэмплера изумительно нафантазировали на тему «а что, если бы биг-бэнды играли краут?». К сожалению, эту фантазию (как и предыдущий альбом Moonshake) оценил мало кто — и разочарованный Каллахан прекратил репетиции с группой и отчалил в Нью-Йорк, где во время гастролей чувствовал себя куда приятнее, чем на родине.

Вечерние чтения: три чужих текста о пространстве современной русской духовной музыки. «"Тёмный Му": семиотический театр Петра Мамонова» от Павла Лобычева (@fieldofpikes) Пожалуй, лучшее поздравление 70-летнего юбиляра: Лобычев не припоминает былые заслуги фронтмена одной из лучших пост-панк групп СССР и России, не вдается в тонкости нынешнего мировосприятия скомороха в скиту, не пытается восторгаться отшествию старца от мира, но говорит о том, почему все выёживания Мамонова были так близки соотечественникам, даже если те на них старались не смотреть. А заодно ненавязчиво подмечает, почему обращаться к ним (а то и вовсе держать под рукой в качестве примера) душеполезно и на сей день. Цитата: В любом обществе юродство — это модель социального поведения, при которой человек сам себе раздаёт те «синяки», которые ему норовит раздать общество. Такой человек становится неуязвим для атак извне, от нападок со стороны общества, в котором он живёт. Потому что невозможно повесить ярлык «ублюдка» и «тунеядца» на человека, который самостоятельно проговаривает, что он такой и есть. Потому что уязвимый обществу только тот человек, у которого можно отнять репутацию. Но, разумеется, если юродивый самоизгоняется из общества в целях самозащиты, то он на это общество не может влиять напрямую, он становится для социума зрелищем. Проще говоря, в него тычут пальцем и приговаривают: мол, смотри, что творит, этого явно то ли бес, то ли Бог тронул. А любой юродивый, в этом смысле, шоумен. И вот именно об этом не только рок-н-ролл, но и сценический образ Петра Мамонова в частности. «Всё, что мне удалось вспомнить (нет)», интервью Евгения Иванова, фронтмена архангельской неофолк-группы Splendor Solis и поморского же дримпопа ЭЛЕКТРОЦОЙ c Алексеем Шептуновым, предводителем когда-то лучшей отечественной даркфолк-бригады MOON FAR AWAY. Цитата: В ту пору там за культуру отвечала одна моя хорошая подруга, и естественно я попросил её снять про нас сюжет, так сказать, сделать хорошее дело и для группы, и для канала. Ну, она пришла на концерт и сделала про нас сюжет, ведь это было интересно – маски, фрики, странный движ, молодёжь с горящими глазами и сердцами, своеобразное событие для города – мини-фест готической музыки. Прошло некоторое время и, к нашему удивлению, на местном телевидение вдруг выходит программа с названием вроде «Православный взгляд», за авторством другого нашего коллеги, в которой были использованы все те же кадры с того феста, но сюжет уже повествовал о том, как поморские сатанисты собрались и отпраздновали Хэллоуин. Короче, оказалось, что, почему-то прохлопав все дэдлайны и ничего сам не сняв, этот коллега наш наспех слепил (из того что было в архивах редакции) православную программу с пафосным, чуть ли не со слезами на глазах, осуждением воображаемого шабаша. Так мы прославились ещё и как «сатанисты». Кажется, по этому поводу даже были какие-то публикации на сайте местной Епархии… «Эпоха слабости» — интервью с начинающей, но уже отпето прекрасной даркфолк/синтпанк-группой «ИМПОТЕНЦИЯ435». В принципе, все слова по поводу этого музыкального проекта бессильны в сравнении с их величием. Цитата: Последний вопрос: что бы вы пожелали самим себе, если бы могли? Papel de Arroz: Разумеется, мы бы пожелали себе никогда не слушать этот проклятый пост-панк. Фумар Мата: Не выходить из шкафа.

Чуть-чуть о столичных околомузыкальных событиях предстоящих дней. 24-25 апреля в Питере пройдет форум музыкальной индустрии Colisium. Среди дискуссий о продвижении, событиях, технологиях и прочей инфраструктуре есть и несколько медиасекций. 24 числа в 14:30 по Москве обкашливать вопросики поиска темы своей писанины и способов это делать будем и мы с Криc (@v_potemkahFM), Макой (@heymaka) и Колей (@voicemedia). Обещают транслировать. Кроме нашей секции тоже будет на что поглазеть: 24-го же в 16:15 главбумер отечественного музжура Барабанов Б. поделится секретиками успешного интервьюирования, 25-го в 12:00 будут обсуждать, как достать журналиста; в 16:25 Оля Севастьянова выдвинет вопрос, нужно ли прокачивать tlgrm-жур дальше, а в 17:30 предастся ностальгии редколлегия почившего FUZZ. Завтра (17.04) и послезавтра (18.04) в Москве - конференция «Шум в культуре». Кроме прочих — со своей телегой «Музыкальный туризм: зачем нужны и чем опасны полевые записи традиционной музыки» выступает и @zuzu_music. Первый день — секционно-концертный, второй — сессия полевых записей и прослушка пойманного на головки рекордеров. Подробная программа здесь. С 20-го числа в Москве же открывается новая итерация Experimental Music and Art (EMA) Expo, курируемая Глебом Глонти и Петером Кирном. Кто любит хардкорный сайенс-арт, исследования звука и экспериментальную музыку в полном значении этого слова (ну, с выдвинутыми гипотезами и обязательным выводом, а не только фиксацией процесса) — это для вас. @ored_recordings поговорил с двумя из заявленных участников выставки. Кроме того, о мультимедийной артели Kot, под чей эгидой выставка и проходит, можно прочитать в моем прошлогоднем материале подробнее.

КРИНЖАТУРА — ВАЩЕ ЕБАНАЗИЯ!!!!

Доброе утро! Начинайте свой день вместе с отпетыми австрийскими кончелыгами. Спасибо за еще одни сутки в бесконечности времени, которое можно посвятить музыке князя Непокоя.

Локвуд продолжила свои звуковые изыскания как с природной средой (рисовала звуковые карты гидронимов, схватывала звуки движения насекомых на водной поверхности), так и с несчастными инструментами в дальнейшем — например, смотрела, как фортепиано отзывается под ее пальцами, ощупывая части инструмента, от корпуса до деки. Что интересно — она никогда не подходила к слушанию как к исключительно физиологическому процессу, как и не заостряла свое внимание на конструктах, которые могут искажать этот процесс. Локвуд давала подумать самому слушателю, почему он заостряет свое внимание на том или ином отзвуке. Как часто вы прислушивались к скрипу кожи ваших ботинок? К стуку металлических элементов на отправленной стираться по весне куртке? К жужжанию молнии на толстовке? К треску платья из пайеток или к шуршанию галстука? Аннея умудрялась прислушиваться даже к статике собственных футболок (а потом и вовсе печатала на них подслушанные ноты). Вот она, кстати, сейчас — такая же хитрая, уверенная и довольная, какой была и пятьдесят лет назад. Совсем не факт, что я сам смогу сохранить такое же влечение к миру звучащему, какое присутствует у Локвуд и по сей день.

каеф

Что мне нравится в этой на редкость нескучной и лапидарной для жанра книге отдельно — тотальное чувство присутствия всех задействованных. Удовольствие прочитать беседу с Терри Темлиц, например, я оставлю вам самим — там она точно, резко и очень метко разъебывает (иначе и не скажешь) т.н. творческие индустрии, на словах заточенные в помощь художникам и артистам любого толка, а на деле представляющие из себя бесконечную вежливую головомойку и динамо-машину по выкачиванию денег и сил из отдельных творческих единиц. Кроме того, Терри озвучивает несколько практических примеров по делу сохранения рассудка и здорового духа в положении «свободного художника» — ценное дополнение к книге того же Инглиша, дающей минимальное руководство о том, как вайбить в чистом поле непуганой интеллигенции. А к тому же — рассуждает, почему сфера независимой экспериментальной музыки лично ей более предпочительна, чем сотрудничество с культурными институциями (вкратце: там обитают живые люди, а не обыскуствившиеся роботы). Да и вообще, этот томик даже не столько про музыку и интересные способы ее воплощения и сочинения, сколько о том, как не потерять здоровое любопытство (или осадить нездоровое, часто проявляющееся после получения хорошего гуманитарного образования), уметь видеть тонкий абрис мира, но не раздражаться из-за его несовершенства и не забывать, что дух духом, но и грубая материя иногда много чего стоит, особенно в деле розыгрышей не очень ближних на потеху себе и всем врубающимся. Моя же любимая часть «Заметок» — эссе Луизы Грей об Аннее Локвуд; как новозеландская композиторка отправилась в Дармштадт учиться свободной электронной музыке под руководством Штокхаузена и Булеза, а в итоге поняла, что звук всегда найдет, как быть услышанным в своей чувственности, а не в конкретном воплощении. Идеи Локвуд не так давно вспоминали вдумчивые приколисты clipping. Их предпоследний альбом «There Existed an Addiction to Blood» закрывался как раз локвудовской пьесой «Сожжение фортепиано». Остановимся на ней чуть подробнее: Берется фортепиано, желательно успевшее пожить и как следует поиграть. Его устанавливают на открытом пространстве, крышку закрывают, а внутри, в самом низу, около механизма педалей, закрепляют обрывок бумаги, смоченный жидкостью для розжига. Бумага поджигается – а дальше, пока фортепиано горит, с помощью педалей звук интонируется, как то угодно исполнителю. Пока ему не станет слишком жарко. Восстановлению фортепиано не подлежит. «Сожжение» было лишь одной частью серии из работ «Пересадка фортепиано» (Piano Transplants), с помощью которых Локвуд спорила с Джоном Кейджем, возможно ли создать постоянно подготовленное фортепиано. Да, решила она, если это постоянство будет ограничено самой возможностью использования инструмента. «Cмысл "Transplants" совсем не в разрушении. Скорее, их цель состоит в том, чтобы выделить фундаментальный процесс в композиции, передачу энергии. Звуки "Transplants" происходят из-за того, что каждое старое и сломанное фортепиано перегружено природой и каждый звук высвобождается в композиции, созданной из декомпозиции ... Это способ работы, с помощью которого можно мельком взглянуть на неслышимые или пропущенные звуки, обычно недоступные человеческому уху или наоборот, настолько распространённые, что мы их попросту не замечаем».

И снова хорошие новости. «Заметки о другой музыке» вышли из типографии. Первая часть тиража — в golden brown, жаждущим синенького придется подождать недели так две. Так что если не можете терпеть — забирайте у нас на Стеллаже, в ШУМовском магазине (в цену уже включена доставка) или догуливайте до книжных и обменивайте на валютные билеты там.

«Дружба бывает тем еще удовольствием, особенно когда кто-то желает заверить своих приятелей, что они для него вовсе не ужасное позорище», написал однажды ставший классиком современник. Тима верен полнокровному злорадству этой максимы. Что ни строчка на «Зеркале» – то словно пересказ постыдных секретиков узкого круга приятелей (а известно, что долгая память там – хуже сифилиса), грязных семейных тайн или личных черт, чей обладатель вряд ли хотел бы ими светить. Все перечисленное – с сохранением инкогнито: Тима рассказывал, что не может не писать про тех, к кому испытывает сильные чувства широкого разброса, но вместе с тем замечал, что крайне скептически относится к аутентичности и правдоподобию. Что тут сказать, для некоторых такой текстовый патчворк становится настолько неприглядным, что эти некоторые упорно отказываются замечать в нем приметы и символы времени. А их там полно. «Стыд твой русский тонет и поет» - самое поэтическое обозначение стыда испанского, кринжа, самого распространенного маркера эпохи, обнаруживающего себя еще до взаимодействия с людьми, чьи поступки и слова заставляют стыдиться за них. «дочка больна» на фоне последней истории о всеобщем абьюзе звучит так сардонически, насколько это вообще возможно; притом песня была явно написана еще до «кейса Зосимовой/Мартича». А упоминание петербургского Севкабеля параллельно с открытым желанием остаться в памяти ближних террористом так вообще мигом заставляет вспомнить недавние, но невыполненные угрозы неизвестного жителя Блокада-сити. На фоторобот боевика как раз и похожа обложка «Зеркала», возмутившая придирчивых ценителей звука. Дескать, от такого промо ожидаешь куда более подрывного творения. Не знаю, что сегодня может быть более диверсионным, чем сказать своему поколению, что оно подозрительно похоже на тех, чьи кумиры стали выступать рядом с военной техникой, поддерживать натуральных душегубов в горячих точках или же просто открыто зиговать на весь эфир да принимать участие в фестивале ШашлыкLive. Это не просто самый едкий альбом зумер-попа. Это настоящее и открытое предательство своего вида! Впрочем, со всеми упомянутыми хотя бы просто все ясно – они просто мечтали, что в один прекрасный момент человек будет счастлив, доброжелатен и честен к ближнему при всей своей грязи, но сломались. Не они первые, не они последние. А вот что через пару десятков лет будет с этичным племенем, которое поставило своей целью войну со всем травматичным – вообще неизвестно. Это самое «травматичное», кстати, по мнению Тимы, продуктивно, полезно, но, увы, неестественно; об этом как раз и рассказывал его прошлый релиз, «бойня». Самое же ироничное, как то представляет нам «Зеркало», что и двух декад ждать не надо – мы уже дошли до крайней черты нетерпимости к другим. И находимся в шаге от ее перехода. «Очень просто сделать что-то трудное и не до конца понятное: хардкор или блэк-метал», заявлял артист год назад. Спорное утверждение: хардкор и блэк-метал в большинстве своем как раз достаточно простая и понятная музыка, сочиняемая такими же простыми и понятными людьми, которые даже не всегда оказываются своеобразными. Тем не менее, именно с ней «Зеркало» схоже в своем антропологическом пессимизме, причем не только в общем, а в достаточно показательных мелочах. Как отражение протагониста питерской блэк-банды Carnation Maze спрашивает героя, что он вообще такое, так и в последнем треке альбома Тимофей задается тем же самым вопросом. И находит поразительно идентичный ответ: прежде, чем начать искать людей, сперва стоит зажечь фонарь. Принять себя со всем своим дерьмом в голове и штанах, а не рыться в чужом говне в потемках не своей же души.